Трудно сказать, в каком качестве Народный артист СССР Марк Захаров был лучше – как кинорежиссер или как режиссер театральный. Созданный и руководимый им «Ленком» более 30 лет был едва ли не лучшим театром Москвы, и телефильмы становились культовыми. А каким Марк Анатольевич был в жизни?
Мамин сон в руку
Марк Ширинкин к моменту окончания школы не очень четко знал, чем хочет заниматься дальше. Попытался стать военным, архитектором, строителем – ни в один вуз не поступил. И тут на помощь пришла мама, педагог детских театральных коллективов:
Она сказала, что вопрос моего будущего образования предстал пред ней в вещем сне: кроме, как в актеры податься мне некуда. Я поверил. В школу-студию МХАТ не поступил, а в ГИТИС взяли
Не слишком благозвучную фамилию Марк сменил на фамилию деда по материнской линии.
Вкус режиссуры
Как актер он, честно говоря, «не выстрелил». Работая, сначала по распределению в Перми, потом в московском театре, выходил в основном во второстепенных ролях, а попутно писал юмористические рассказы, выступал на радио, рисовал карикатуры и ставил пьесы во всевозможных самодеятельных студиях. И вот эта его деятельность очень скоро привлекла заинтересованное внимание профессионального сообщества.
В 1965 его пригласили режиссером в Театр сатиры. Именно в эти годы, на основе «сатирической» труппы он начал формировать будущий уникальный коллектив «Ленкома» — 8 лет спустя многие актеры уйдут вместе с ним на новое место работы. Но сначала актеры побаивались нового начальства и спрашивали друг друга: «Какой он вообще, этот Захаров?».
А.Ширвиндт, ранее знакомый с Марком Анатольевичем, однажды ответил:
Ну, как-то раз он пересел из машины в машину на полной скорости
Почему-то сразу почти все успокоились.
Калоши Суслова
Постановки Захарова отличались яркой самобытностью и очень нравились публике. Но у чиновников вызывали недовольство. Сначала «за безыдейность» убрали из репертуара «Доходное место», потом «Банкет». В 69-м он поставил в театре им.Маяковского фадеевский «Разгром» — и работа снова чем-то не понравилась партийный функционерам. Вдова Фадеева дозвонилась до главного идеолога Суслова, который пообещал лично оценить постановку и принять решение. Вот как вспоминал этот эпизод Захаров:
Я легкомысленно не понимал, что 3 запрещенных спектакля подряд – это профессиональная катастрофа, больше ставить мне не дадут. Так что, когда в театр пришел Суслов, главное, что привлекло мое внимание – его калоши. К этому времени калоши уже никто не носил в Москве… Я впал в буйное веселье, и лишь через несколько месяцев запоздало испугался, поняв, чего избежал.
Суслов в финале аплодировал стоя, и на следующий день «Правда» напечатала статью, в которой отмечался «талант и режиссерская зрелость» Захарова. Спектакль и впрямь был удачный, около 20 лет собиравший полные залы.
«Мрак Анатольевич»
Геннадий Гладков, неоднократно писавший музыку для фильмов и спектаклей Захарова, говорил о его режиссерской требовательности:
Мы за глаза звали его «Мрак Анатольевич» за дотошное внимание к деталям, он постоянно требовал филигранности во всем.
Сам Захаров «обвинял» в своей «въедливости» Андрея Миронова:
Это Мироновская «въедливость» меня научила. Когда репетировали «Доходное место» Миронов меня буквально изводил: «Зачем я подошел к окну?» «Почему сел?» «Какое действие у меня должно быть на этом слове?» Ставил в тупик… Вот я и начал тщательнее обдумывать и формулировать цели сценических поступков.
Фига в кармане
Марк Анатольевич не был убежденным коммунистом. Семья его серьезно пострадала от репрессий. Отсюда пронесенная через всю жизнь огромная обида режиссера на советскую власть. Критиковал он репрессии и 20-е гг. с принудительным выдворением из страны интеллигенции – видел в этом «выскабливание сердцевины общества». Захаров как-то сказал:
В нашем развитии нет надежности. Это в Европе так, а у нас вечно при планировании нужно закладывать революции, дефолты, репрессии и прочее. У нас почему-то эксперименты, какими благостными они ни казались, без жертв не обходятся. Мы раз за разом во что-то вляпываемся, причем дружно всей страной.
Режиссер в КПСС вступил в 73-м только потому, что худрук московского театра беспартийным быть не мог. И немало натерпелся от партийной цензуры:
Помню сдавали спектакль, у меня там персонаж Евгения Леонова говорил сыну: «Негодяй», так сколько сил мне потребовалось, чтобы это невинное слово через цензурный аппарат протащить…
И это еще цветочки. О цензурных перипетиях «Обыкновенного чуда» или «Мюнхгаузена», впору снимать сериалы… Так что неудивительно, что в 1990, на массовой волне выхода из партии, Захаров торжественно сжег свой партбилет в эфире «Взгляда», правда, позже о содеянном раскаялся, сказав, что, мол, нужно было обойтись без этой глупой экзальтированной театральщины.
За такой подход один российский журналист метко назвал Захарова «мастером показывать советской власти фигу в кармане». На самом деле все тогда были мастаками подобным заниматься, пока не столкнулись с реалиями капитализма. Столкнулся с ними и Захаров:
Были случаи, когда моих знакомых вдруг останавливали на полдороге, потому что деньги кончались. Я бы не пережил, если бы в середине процесса съемок мне сказали: «Все! Дальше нельзя!»
А вот «Ленкомом» Захаров руководил буквально до последнего дня своей жизни. Умер накануне выпуска нового спектакля. Директор театра на вопрос журналистов о возможном преемнике, ответил:
Какой может быть преемник у человека, не имеющего себе равных...
И действительно, была ли в культурном пространстве последних лет фигура, сравнимая с Захаровым по масштабу?