Её растили великой пианисткой, но она стала королевой джаза и произвела настоящий фурор на шоу “Голос”. В гостях у “Жизни” – певица Мариам Мерабова.
Мариам Мерабова. Фото: legion-media.ru
ЧАСТЬ 2
– Переезд в Москву. Я не представляю, как далось Вашей маме это решение. Уехать от своих близких, друзей, от своей привычной жизни, и всё это было сделано ради Вас.
– Ради меня, да. У меня просто мегамама, которой надо ставить памятник при жизни. Её жертвенность, её вера в меня… С одной стороны вера, а с другой – я постоянно отгребала. Чтобы меня похвалить? В жизни я не слышала от неё похвалы.
– А сейчас?
– Сейчас слышу. Позвонит и скажет: “Что за безобразие было у тебя на голове? Зачем ты так разговариваешь, ты взрослая женщина, веди себя нормально”. В общем, это постоянно. Мы знаем в семье, что, если мама не ругает, значит, что что-то ненормально. И все настораживаемся – мама, ты хорошо себя чувствуешь? А если ругает – так и должно быть, это жизненная энергия мамы.
– Чего Вам не хватало в Москве?
– Долгое время я не принимала этот город. Мне не хватало нард! Где мужики во дворах, играющие в нарды? Где эти женщины, которые встряхивают шерсть? У нас так принято. Овечью шерсть надо помыть, потом перебрать, потом расстелить, потом палками взбить, чтобы не было комочков. И всё это было на глазах друг у друга во дворе.
– Вы рассказывали, что ещё в школе Вам было нелегко.
– Ну, я вообще была белой вороной, это точно. Я занималась музыкой, поэтому не участвовала в жизни класса, в турпоездках и прочих мероприятиях.
– От кого Вам доставалось больше – от мальчишек или от девчонок?
– От девчонок, конечно. Я вообще всю жизнь больше дружу с мальчишками.
– За что Вас ненавидели?
– Я немодно одевалась, была круглой странной девочкой.
МАРИАМ МЕРАБОВА В МОЛОДОСТИ. ФОТО: RU.WIKIPEDIA.ORG
– Вы могли за себя постоять? Подраться с кем-то?
– Однажды. В седьмом классе в музыкальной школе я сдавала диплом вот с таким слоем тонального крема на лице. Потому что подралась сильно. Пошла гулять с собачкой, и до меня докопалась какая-то девка, очень уважаемая во дворе. Ну, а если драка неизбежна, надо драться.
– Вас побили?
– Ну, конечно. Что я, драться умею? Как могла отмахивалась.
– Мама как на всё это отреагировала?
– Ужасно. Во-первых, меня домой приволокли, потому что у меня было не лицо, а месиво. Все вокруг стояли, а она меня добивала… Мама написала заявление, а потом приходили её родители – просили забрать это заявление.
– А ещё у Вас был жуткий случай, когда учительница на весь класс прочитала Ваш дневник с личными записями.
– Сволочь, ну просто сволочь! Я даже не буду выбирать выражения. Я вела дневники всегда. В тот раз мальчишки выкрали дневник из моего портфеля и начали читать. Она забрала его у них. Стала смотреть и комментировать. “Так, ну что там у нас. Витю Шуваева она любит, стихи ему пишет…” Я встала и сказала: “Вы дура!” И ушла. Что я могла ещё сказать? Я просто не понимаю, что должно было быть в голове у этой молодой учительницы, чтобы так отнестись, по сути, к ребёнку. К девочке, у которой это очень личное, стихи. Куда ты лезешь кирзовыми сапогами? После восьмого класса я ушла, а наши потом мне рассказывали, что у неё с этим Витей Шуваевым в десятом классе был роман.
– На Ваш взгляд, буллинг в школе – это чья ответственность?
– Конечно, взрослых.
– Как мама может помочь ребёнку уберечь его от этого?
– Это невозможно. Надо учить принимать удар и сопротивляться. Как в боевых искусствах. Меня не будет рядом всю жизнь. Я всегда привожу в пример рассказ моего друга-агронома. Мы тоже обсуждали детей. И он говорит: “Если ты посеял пшеницу и ты хочешь ей помочь взойти, чрезмерно взрыхлив землю, она выйдет, колос будет красивый, только вот зёрен внутри не будет”.
– А ещё я знаю, что Вы сбегали от мамы из дома.
– Это был шестой класс. Я на неё обиделась, потому что она меня поколотила. Я иду такая расстроенная, в школьной форме, а на углу Никитского бульвара – цыгане со своим табором. Я думаю – всё, уйду с табором! И тогда они все поймут, кого они потеряли. “Уйду с вами, можно?” – спрашиваю. Побежала домой оставить портфель и по пути мальчишке соседскому Феде сказала: “Маме передай, что я ушла с цыганами!” Прихожу – табора нет. Но я же Феде уже сказала, в обратку уже нельзя! И я тут же решила: “Хочу в Ереван!”. Расспрашивала у всех постовых, где армянское постпредство. В общем, нашла. Я там всех обманула, что отстала от поезда. Меня отвезли в гостиницу при постпредстве с тем, чтобы наутро отвезти “домой в Ереван”. В два часа ночи я раскололась, конечно. Маму жалко стало. Меня забрала тётя, привезла домой. Прохожу мимо мамы и слышу: “Иди спать!” И всё. Впервые в жизни я не получила от неё по попе.
– Изменилось что-то потом в Ваших отношениях?
– Нет.
МАРИАМ ВЫСТУПАЛА С БИЛАНОМ НА “ЕВРОВИДЕНИИ”. ФОТО: LEGION-MEDIA.RU
– Вы несколько раз ездили на “Евровидение” бэк-вокалисткой. С кем?
– С Димой Биланом на “Евровидение” в Афинах в 2006 году, на следующий год в Финляндию с Дмитрием Колдуном, который выступал за Беларусь. Потом в Осло за Армению. Вот такой я легионер!
– Что-то увидели из закулисной жизни?
– Я ещё застала человеческий облик этого конкурса. Хотя… На бэках у Димы Билана была ситуация – мы жили в одной гостинице с украинцами, а за Украину выступала Тина Кароль, изумительная певица. Так вот у нас были конкретные конфликты с её балетом – они нас реально задирали.
– А ещё именно Вы готовили к “Евровидению” Юлию Самойлову.
– Да. Это самое большое разочарование, я хочу сказать.
– Почему?
– Потому что очень неприятная была ситуация с ней. Звонил Юрий Викторович Аксюта. – Подготовишь? – Да! У неё ситуация была сложнейшая. Но я всей душой поняла, что нужно делать. Всей душой. Я абсолютно была за неё. У неё есть неподражаемое – хрусталик в голосе. “Не надо его давить! Давай оставим!” – говорю ей. – “Нет, я могу как Хьюстон!” А оказывается, у неё подруга, педагог, которая ей внушала: “Нет, ты можешь. Давай ори!”. И она сорвалась. На каком-то этапе она начинает валить ором чудовищным. Оказывается, она всё равно ездила к этому педагогу другому, а это нечестно. На предпоказе песни все были в шоке, потому что она всё заваливает. Заваливает ором, криком. И у неё пошли предъявы, дескать, вы меня зажимаете, не верите мне.
– Ну ей досталось после конкурса очень сильно, хейт получила сумасшедший.
– Мне обидно, когда человек берёт и перечёркивает труд не одного месяца…
– То есть на конкурс Юля ехала в конфликте с Вами?
– Не только с нами, но и с собой!
– После конкурса она как-то осознала случившееся?
– Нет. Начала говорить, что все её недопоняли.
ЮЛИЯ САМОЙЛОВА СТАЛА БОЛЬШИМ РАЗОЧАРОВАНИЕМ ДЛЯ МЕРАБОВОЙ. ФОТО: LEGION-MEDIA.RU
– Вы своих одноклассников как-то сравнили с золотой молодёжью из фильма “Курьер”.
– Так и было.
– А что было у Ваших одноклассников, чего не было у Вас?
– У меня вообще-то было всё. Я родилась в семье, в которой были картины Айвазовского, других известных художников. Я с этим родилась. Потом, уже в 90-х, нас обокрали, и уже ничего этого нет. Но ничего страшного – Бог дал, Бог взял.
– Давайте вернёмся к этой истории с ограблением. Как это случилось?
– Я всегда была очень доверчивым человеком. Ну дура дурой. Это с одной стороны, а с другой – мы же думаем о людях через свою призму. То есть если я так не делаю, то, значит, и другой так не сделает. Позже я поняла, что это не так. Однажды, это было в 90-е, позвонили в дверь, открываю, стоят два парня: “Привет, мы от Ирки! Ирка просила тебе передать, не может до тебя дозвониться!” Речь шла вроде о какой-то книге. “Ну, проходите”, – говорю. Я кавказская девочка, гостеприимная. Чай предлагаю. В общем, познакомились, всё хорошо. Пока мы пили чай, у нас что-то случилось с телефоном. Парни говорят: “Слушай, мы принесём тебе новый телефон”. – “Ой как здорово, принесите, я куплю!” – “Да не надо, так принесём”. Пришли второй раз. И когда они принесли телефон, это и произошло. Я какую-то внутреннюю тревогу почувствовала. Думаю, надо уже выпроваживать. Разворачиваюсь – и в этот момент меня бьют по голове. Я это состояние никогда не забуду. Момент после удара и до падения на пол – как будто я в пикселях рассыпаюсь. Боли нет, но ты рассыпаешься. Когда очнулась, поняла, что случилось что-то очень плохое. Меня волокут в комнату, бросают на кровать, завязывают руки и начинают снимать картины. Я это всё слышу, но делаю вид, что потеряла сознание. Они подходят и на до мной разговаривают: “Ну, чё с ней делать? Давай завалим одеялами, задохнётся так задохнётся”. Короче, навалили на меня всего. У меня сердцебиение было страшное, сердце словно где-то в горле билось – бум, бум. И у меня скотч на руках лопнул, думаю, не дай Бог увидят… Когда они вышли, я вскочила и закрыла дверь. Позвонила в милицию. Милиция приезжает, мама, видят всё это…
– Преступников не нашли?
– Нет, конечно. Потом я долго отлёживалась. Сотрясение, врачи голову зашивали. Попали они хорошенько рукояткой пистолета по голове…
– 90-е годы. Каким Вы запомнили это время? Как оно изменило жизнь – Вашу и Вашей семьи?
– Мне кажется, что те, кто пережил 90-е, закалены надолго. Да, надо было выкручиваться. Я тогда училась. Маминой зарплаты хватало только на оплату квартиры и на мешок картошки, лука, морковки. Всё! Но, так как я была молодая, мне мало надо было. А вокруг творилось безумие. Я поступила в Гнесинку на эстрадно-джазовое отделение, а выпускалась уже из совершенно другого заведения.
– А у Вас была стипендия?
– Нет. Но я работала – записывала на студиях много бэков, рекламу. И как раз вернулся из Америки Николай Носков. Он искал бэк-вокалисток, и мы с подружкой пошли к нему на прослушивание. Он сказал: “Мощь, беру!” Два года работы с ним это был просто суперуниверситет.
НИКОЛАЙ НОСКОВ. ФОТО: LEGION-MEDIA.RU
– Вы называете это время «мордой по асфальту». Как Николай Носков проявлял это «мордой по асфальту»? Кричал, бросался микрофонами?
– Нет, нет. Он такой: “Девки, ну хватит тут Вашу Гнесинку устраивать! Нормально пойте. Чё Вы творите?” Это трудно передать, это всё в работе проявлялось. Тумаки – это вообще самое лучшее от мастера. Потому, что ты его любишь и уважаешь, ты ему доверяешь. Значит, всё, что он делает, надо брать. Либо вали…
– Вам не пришлось петь в ресторанах?
– Пришлось, но я пела только то, что хотела.
– Расскажите самый страшный случай тогда.
– Был день милиции, но отмечали его у нас, как я поняла, совсем не милиционеры. И вот нас всю ночь держат, и мы девятнадцать раз подряд “Чёрный ворон” поём. Класс! Причём мы не знали слов. А тогда мобильных не было, звоним всем нашим на городские телефоны и по сусекам собираем по два-три куплета, а потом стоим на сцене как перед расстрелом: “Чёрны-ы-ый во-о-рон…”
– Две музыкальные школы, училище при консерватории. И Вы уходите из него. Как Вы маме сообщили, что уходите работать гардеробщицей в джаз-клуб?
– Сначала её вызвала директор, которая сказала, что ваша дочь забирает документы. Мама была в ужасе. А я уже понимаю, что всё, я хочу заниматься джазом. Мама собрала семейный совет, приехали все родственники. Я сидела на стульчике перед всеми и слушала: «Как тебе не стыдно, твоя мать всю жизнь положила к твоим ногам!» А я говорю: «Всё!» И всё. И мама пошла к Вардану Танояну, тогда он был директором джаз-клуба, и сказала: “Ты армянин, эта дебилка тоже армянка, смотри за ней!” А он и говорит: “Мы, как старшие братья, будем за ней смотреть!” Вот так я попала в коллектив, где каждый день слушала великих мастеров.
– А чем Вас так взял джаз?
– Это моя стихия, я услышала свою музыку. Это моя органика. Может, я в прошлой жизни жила в 20-х годах в Нью-Орлеане. Это просто моё!
– Когда мама примирилась с Вашим выбором?
– Не так давно! Когда она стала ходить на мои большие концерты в большие залы. И когда к ней подошли с комплиментом: “Спасибо вам за дочь!”, моя мама сказала мне: “Ну, нормально, ладно”.
МЕРАБОВА НЕ СМОГЛА РАБОТАТЬ С АЛЛОЙ ПУГАЧЕВОЙ. ФОТО: LEGION-MEDIA.RU
– Вы работали с Аллой Пугачёвой.
– У Аллы Борисовны. В школе у Аллы Борисовны.
– Как Вы познакомились?
– Мне позвонила Ирсон Кудикова – она была одним из спонсоров этой школы. С Ирсон мы были знакомы. Она сказала, что открывает с Аллой Борисовной школу и что они хотят набрать хороший пул артистов и педагогов, чтобы работать с детьми. Я говорю, что с малышами не буду, это безумие. Она: «Ну всё равно, приезжай». «Хорошо, приеду». Приехала на первую встречу, взяв с собой Лёву. Левон Мерабов – это папа моего мужа. Он композитор, автор первой песни, которую исполняла Алла Борисовна, – «Робот». В общем, это была замечательная такая встреча, и потом мы начали обсуждать задачи. Я сразу сказала, что, насмотревшись разных детских школ, я не занимаюсь профанацией, никаких «фанерок» с детьми делать не собираюсь. Дайте возможность мне преподавать так, как я это вижу. И мы договорились обо всём. А дальше, когда я увидела, что это всё ко мне не относится, я ушла.
– То есть это были дети богачей, которые не умеют петь.
– А кто умеет петь? Для того они к нам и пришли. А когда уже неактуальна передача знаний, делать видимость – это уже точно не ко мне.
– Разошлись Вы не очень красиво.
– Да нет, нормально. Я просто сказала, что ухожу. Она мне: “Ты что, самая умная?” – “Нет, не самая. Я вас очень уважаю и люблю, но изображать свиту не собираюсь”. Я считаю, что уважение в правде заключается.
– Вообще опасно иметь врагом Аллу Борисовну.
– Она не стала мне врагом, это уж точно.
– Я имею в виду, что Вы смело поступили, а многие боялись.
– Ну и зря! Испортили такую хорошую девочку. Представьте, если вокруг вас все постоянно будут вас обманывать. Вы привыкните к этому просто. Вам будут бояться говорить правду. Это какой-то ужас! И вообще, когда у тебя не друзья, а свита…
Продолжение следует…
Из третьей (заключительной) части интервью с Мариам Мерабовой вы узнаете, как она познакомилась с мужем,