14 февраля, в День всех влюбленных, на сцене «Театра в Хамовниках» мать и дочь Евгения Симонова и Зоя Кайдановская представили «Семейный вечер. О себе, о жизни, о любви». Режиссером-постановщиком и соавтором сценария этого спектакля для двоих являлся Андрей Андреевич Эшпай, любимый режиссер и третий муж Симоновой, с которым она счастлива в браке вот уже 40 лет.
Дочь с матерью выглядят почти как сестры. Фото с сайта артпарад.ру
Как можно догадаться, в этой постановке реально было много любви, любимых отрывков из опер, стихов, песен , рассказов о семейной жизни, а также о работе артисток в театре и кино.
И одним из ярких эпизодов вечера стало повествование Евгении Павловны о том, как ей работалось в Маяковке с великой Татьяной Дорониной.
Вообще, как водится, снимать фото и видео на концерте не разрешалось. Делать это приходилось украдкой. Но вот аудио можно было писать спокойно. Предлагаю вам познакомиться с рассказом народной артистки России Евгении Симоновой о том, как начиналась ее карьера.
А начиналась она с попытки хоть как-то противопоставить себя великой Дорониной, которая, как говаривали многие ее коллеги, всегда тянула одеяло на себя. То есть буквально приковывала внимание зрительного зала к себе и к тому, что она делала, даже если не произносила ни слова. Публика просто замирала от счастья!
Далее: рассказ Евгении Симоновой о том, как она пыталась бороться с Татьяной Дорониной, что ей дала эта борьба, и как она плакала (одна из немногих в театре, кстати), когда спустя три года Татьяна Васильевна приняла решение оставить Маяковку:
Умела приковывать внимание публики к себе
Татьяна Доронина – Аркадина в пьесе А.П. Чехова “Чайка”. Скрин мой
Сцена из “Чайки”
«В середине 70-х годов, так получилось, что я закончила училище, родила Зою и вышла на работу в театр… Вообще, надо сказать, что вот я пришла в театр Маяковского в 1976-м году. В театре была уникальная труппа. Молодое поколение представляли Печерникова, Костолевский, Гундарева, Миша Филиппов, Володя Ильин.
Было среднее поколение, которым было чуть за 40: это были Доронина, Немоляева, Лазарев Александр, Лазарев Евгений, Игорь Ахлупин, любимый мой, и партнер мой любимый – мы столько с ним вместе играли! Вот и Шворин Александр, который был чуть старше. И было старшее поколение: Карпова, блестящая актриса, Сухаревская… В общем, была уникальная совершенно труппа, и был, конечно, Гончаров. Андрей Александрович Гончаров!
…И одной из первых моих ролей в театре это была «Чайка» Чехова (роль Нины Заречной). Пьеса очень трудная, роль была очень трудная. И был совершенно фантастический состав участников. Это была, допустим, Татьяна Доронина, Игорь Ахлупин, Тенин, Карпова, блестящая театральная актриса, Игорь Костолевский, который играл Треплева.
И вот я, значит, получила эту роль – Нины Заречной. Мы начали репетировать. Очень было всё трудно. Потом начались спектакли.
Спектакли шли очень трудно. Для меня. Ужасно мучительно!
И пресса была ужасная на меня. Меня просто как бы уничтожили. Было такое клеймо в профнепригодности поставлено. Был приговор.
Дело в том, что вообще с Ниной Заречной проваливались артистки и получше, чем я. Она – такая не самая удачная роль.
И хитрость её заключается в том, что пьеса состоит из четырех действий. Первое, второе, третье – и там Нина Заречная молодая девушка. Причём это важно, что она действительно молодая. А потом есть такая ремарка: прошло два года. И она (Нина Заречная) в четвертом действии появляется, прожив, в общем, целую жизнь. И она уже другая…
По сути там должна появиться женщина, которая прожила жизнь за эти два года!
Из-за этого было сложно. У меня не хватало ни человеческого опыта, ни актёрского, и рядом были такие партнёры. Поэтому всё было…
Я как на бой, на каждый спектакль шла. На каждый бой…
Татьяна Васильевна Доронина, которую я любила с детства и которой восхищалась… Но находиться с ней на одной сцене было, было казнь, я тебе скажу. Она – фантастической одаренности, конечно, она великолепна, я считаю, абсолютно. Но рядом с ней находиться было очень трудно.
И даже на репетициях там всё… Я всё время как-то оказывалась спиной к театральному залу. Я всё время оказывалась где-то там близко к кулисе.
Как бы ни была выстроена сцена, но Татьяна Васильевна так умело как-то могла развернуть мизансцену, что ты всё время был где-то на здворках! И борьбы с этим не было практически.
И была одна сцена, конец как раз третьего акта, когда, по пьесе, Аркадина должна уйти. Она понимает, что Тригорин… Ждет встречи с ним. Она это понимает. И она уходит.
Но Татьяна Васильевна решила, что это так будет неинтересно. Она решила остаться!
«Прощание с Тригориным»
Доронина очень бережно относилась к тексту каноническому, очень бережно. Она не терпела отсебятины, никогда себе это не позволяла, и от других тоже (не терпела). Огнём и мечом!
Но она придумала себе, в общем… У неё были фантастические такие режиссёрские мозги, и она придумала себе такой этюд.
Там была такая (обустроена) сцена театра, где (играли спектакль). И Тригорин сидел на этой сцене. А Аркадина стояла рядом с ним. Я выскакивала из левой подложи, и должна была ее увидеть, их… А потом отвернуться и как бы ждать, что она уйдет. Потом, поняв, что Аркадина не уходит, я должна была повернуться.
И тогда Татьяна Васильевна играла этюд «Прощание с Тригориным».
И там было всё. Там было ощущение вот этого возраста, и этой молодости, и неспособности с этой молодостью сейчас бороться. И эта привязанность невероятная к этому человеку, которому она должна сейчас отдать. И какая-то и горе, и всё равно уверенность, что она в конце концов все равно победит. Она брала его за волосы, голову отгибала, смотрела на него, на меня, потом она его отбрасывала.
Потом там у нее просто на лице вот так вот «бегущая строка» бежала – всё там было так, так феерически это сыграно! И потом она всё-таки его мне отдавала. И под громом аплодисментов она уходила всё-таки.
Она уходила, а я, перекрывая аплодисменты, кричала, назначала свидание Тригорину. Никто меня здесь не слушал, люди уже стучали креслами, торопясь в буфет. Аркадина-Доронина ушла со сцены, что ещё можно делать в зале?».
Попытка борьбы с Дорониной
«И вот однажды, пережив все эти провалы и все эти статьи гаденькие, я решила, что должна что-то сделать. Я должна как-то проявиться как артист, а не как статист, который слепо выполняет задания этой великой женщины.
И я придумала, что я выскочу, увижу, отвернусь и не повернусь.
И тогда Татьяне Васильевне некому будет вот это вот всё (показывать). И она уйдёт, не (солоно хлебавши), думала я. Несчастная. Несчастная, наивная, беспомощная артистка.
Вот, и я, значит, это, трудно себе представить, что со мной было, и как я играла эти первый, второй, третий акт, и всё это. Но я сказала себе:
«Если ты это сделаешь, то тогда ты, ну, выживешь!».
И вот я выскочила. А всё это происходило на авансцене. И я, значит, выскочила, увидела, отвернулась. И я себе сказала: «Я буду стоять, пока Татьяна Васильевна не уйдет, я не повернусь!».
И была пауза. Хотя и вообще эти паузы длятся 2-3 минуты. А на самом деле это просто огромная пауза! И это была просто огромная пауза. Так что даже начался какой-то такой тихий шорох в зале, потому что люди чувствовали, что что-то такое происходит.
А я вот так стояла, и потом я услышала шаги. Но они не удаляются, а приближаются.
У меня была мысль: «Так, в зал спрыгнуть и – убежать!». Но я стояла. Тогда Доронина ко мне подошла, она взяла меня вот за эту руку – у меня потом долго следы оставались. Она вот так (резко) повернула меня к себе, так что я вот так (развернулась и дёрнулась). И, глядя мне в глаза, она сыграла весь этот ритм, и под нереальные аплодисменты она ушла.
Так я была повержена.
И больше я уже не пыталась бороться с Татьяной Васильевной».
Бесценная школа
«Я потом стала играть лучше. Но через три года Татьяна Васильевна уходила из театра, и я была, наверное, одна из немногих, кто оплакивал её уход.
Помню, как я стояла в подложе, (и плакала). Потому что это была потрясающая ее роль (Аркадиной). И, конечно, она уникальная актриса. И вот эта школа, она была очень… она была бесценна.
… Но пораженье от победы,
Ты сам не должен отличать…
(Стихи Бориса Пастернака)
Вот это именно тот случай, когда поражение, может быть, дало мне больше, чем какая-то победа».
Спустя 30 лет
«…Но прошли годы. Много лет прошло… И вдруг такое! В Доме актёров был вечер монологов. И меня попросили что-нибудь почитать. У меня не было монологов… Но я подумала…
И я открыла вот этот четвёртый акт («Чайки»), который давался мне с таким трудом, и вдруг поняла, что эта сцена …, что её можно…Её можно выстроить в такой… как бы поток сознания.
И я прочитала там и поняла, что вот должно было пройти, не знаю, 30 лет, чтобы я поняла, ПРО ЧТО ЖЕ ВСЁ-ТАКИ ТАМ НАДО БЫЛО БЫ ИГРАТЬ…».