Она смогла превратить классическое искусство в шоу, а свою жизнь — в один большой перфоманс. Но кто бы что ни говорил, она смогла достичь таких высот, о которых мечтают миллионы. В гостях у «Жизни» балерина Анастасия Волочкова.
— В своей книге Вы пишете о многих известных личностях. Кто для Вас Майя Плисецкая?
— Плисецкая — мой педагог и наставник. Она была моим кумиром, хотя и говорят — не сотвори себе кумира. Вообще у меня были два кумира с детства — Майя Плисецкая и Мадонна. Но когда Майя Плисецкая стала моим педагогом, она передала мне, как единственной русской балерине, право танцевать балет «Кармен».
— Что Вы от нее главное для себя почерпнули?
— Главный совет она дала мне не в балетном зале, а в гримерной: «Настя, ты не представляешь, что тебе предстоит в Большом театре, какие здесь козни, склоки, предательства, что тебе придется выдержать! Потому что ты очень красивая, очень талантливая». И вы знаете, когда меня незаконно уволили из Большого театра, я вспомнила ее слова. Майя Плисецкая — это такая сильная личность, а Большой театр никогда не принимал сильных личностей. Когда против меня была травля, Плисецкая продолжала говорить обо мне как о великой русской балерине. И я хочу сказать, что я настолько счастливый человек… Вот эта вся шушера, все это быдло, которое, не зная меня, никогда не держа пуанты в руках, пытается обсуждать меня и оценивать, — мне их мнение абсолютно безразлично. Потому что я вошла в историю как настоящая русская балерина. А бывших балерин не бывает, и этого не отнять! Когда Плисецкая — ей было 70 лет — вышла на сцену в Большом театре на шпильках и станцевала партию «Кармен», я просто офигела, потому что не могла понять, как это вообще возможно. Она положила мне руку на плечо и сказала: «Настя, вот одним жестом коротким ты можешь дать больше, чем размахивание руками, потому что тихий шепот зачастую гораздо слышнее, чем громкий крик».
— В балетной школе Вам сразу стали завидовать?
— Я попала в клубок целующихся змей. Девчонки могли разбросать тетрадки по раздевалке, подкинуть мне сигареты, чтобы думали, что я курю, чтобы меня уволили из училища. Босоножки мои закинули за батарею, чтобы мне не в чем было уйти домой. Это вообще катастрофическая история — я ночевала в раздевалке, а мама не знала. Не было телефонов. А со стихами … Я писала стихи, записывала все в тетрадку. Показала эту тетрадку учительнице литературы на перемене: «Наталья Алексеевна, скажите, это имеет право на существование? Только никому не говорите». Она успокоила: «Ну конечно, нет!» Начался урок, и она с гордым видом встает, открывает эту тетрадку и говорит: «У нас в классе появилась поэтесса!» И начинает читать мои стихи. Мне тогда было всего девять лет, но это было с ее стороны такое предательство. Я подбежала, разорвала эту тетрадку и больше стихи никогда не писала.
— Когда Вы пришли в балетное училище, педагоги говорили, что «не быть тебе балериной». Это правда?
— С пяти лет я ждала эти четыре года, чтобы наступило девять и можно было прийти в балетное училище. И когда я пришла, оказалось, что у меня данных нет! Я-то была уверена, что приду в балетное училище, меня научат, я буду балериной. А оказалось, что данных нет: нога не поднимается, ни гибкости, ни стопы — ничего! Только телосложение, цель и упорство. И все — у меня тогда в жизни все обрушилось. Я рыдала, выходя из приемной комиссии. В этот момент мне навстречу шел седовласый мужчина. Это был судьбоносный случай, первый в моей жизни. Если бы не встреча с этим человеком, не было бы балерины Волочковой. Он подошел ко мне и спросил: «Девочка, что вы так плачете?» Я ответила, что у меня жизнь сегодня закончилась. Не хочу больше жить, потому что разрушилась моя мечта. Я хочу быть балериной, я должна быть балериной, а оказывается, что у меня нет данных. Он все это выслушал и сказал: «Девочка, а ведь это все можно развить, вы готовы усердно трудиться?» Я сказала, что готова на все. Короче, он завел меня за руку в приемную комиссию. Этим мужчиной оказался ректор Вагановского училища Константин Михайлович Сергеев, легенда балета. И все случилось, и через пять лет меня взяла на курс его супруга Наталья Михайловна Дудинская. Как лучшую ученицу. Судьба.
— Будучи еще студенткой, Вас пригласили в Мариинский театр. Представляю, как Ваши «доброжелатели» радовались за Вас. Как Вас приняла прима театра Юлия Махалина?
— Ну, она тогда была любовницей балетмейстера Олега Михайловича Виноградова. И она запрещала шить мне костюмы на мою премьеру. Это было очень тяжело, потому что их нужно было шить. Но тогда Олег Михайлович негласно подарил моим родителям тюль для балетных пачек — белый и черный английский. Мы нашли мастерицу. А хотите правду скажу? Мама нашла мастерицу, которая шила и Юле Махалиной. А еще мой папа ездил на птицефабрику, брал куриные перья, чтобы пришить их к костюму, чтобы сделать головной убор. А мои педагоги приносили мне для костюма свои бусы.
— А педагоги, которые говорили, что «не быть тебе балериной», поменяли свое мнение о Вас?
— Когда уже обо мне начала писать пресса, эти же педагоги стали говорить: «Это же мы учили Анастасию Волочкову, это мы ее педагоги!» Хотите правду? На х… хотелось их послать.
— Когда Вы впервые поняли, что Вы красивая?
— В детстве я не считал себя красивой. Я была худенькой, стройненькой и, придя в балетное училище, отказалась от самых любимых продуктов. Мама готовила мне восемь лет подряд овощные котлетки из свеколки, из капустки, из шпината, из морковки. Вы что, думаете, я не любила как обыкновенный человек пельмешки мамины и тортики? Но нет. Салатные листья утром, а вечером, например, яйцо всмятку.
— А с желудком нет из-за этого проблем?
— Понимаете, глубочайшее заблуждение состоит в том, что, чем больше человек ест, тем больше у него сил. Все с точностью до наоборот. Есть замечательная модель Кармен, ей 92 года. Это потрясающая женщина, она до сих пор выходит на подиум. Когда еt спросили, почему вы так выглядите, она ответила: «Я мало ем и физически тружусь». И это так. Мне тоже так хорошо — чем меньше ем, тем лучше я себя чувствую. Видите, я в форме. Я в таком весе, что могу обхватить свою ногу так, как раньше, когда выпускалась из балетного училища. 50 килограммов при росте 172.
— Николай Цискаридзе — Ваш друг?
— Вы знаете, у нас были разные отношения — и сложные тоже. Какая-то зависть между нами могла промелькивать. Но если говорить серьезно, когда меня незаконно увольняли из Большого театра, а это сложно же, потому что весной мне дают звание заслуженной артистки России. Мы едем на гастроли, хвалебные отзывы, премьера «Раймонды». И тут раз — надо убрать Волочкову! Резко, в одночасье. И надо же объяснить общественности, причем не российской, а мировой. Вдруг потолстела там на 12 килограммов, выросла на 12 сантиметров… Это был полный бред и дичь. А Коля Цискаридзе оказался единственным, кто не подписал это письмо — сказал, что делать этого не будет. А спустя 10 лет Коля попал в похожую ситуацию — у него произошла история, когда его убирали из Большого… И люди, которые с ним работали, подписали уже письмо против него. Мол, Николай педагог никакой, не может заниматься с детьми, не может растить артистов, танцевать не может. Я первая встала на защиту Николая. Я сделала это публично, а тогда мало кто это мог сделать. Ни один из артистов его не поддержал в те времена!
— Будущее у балета есть?
— Вы знаете, уже нет. При такой ситуации, когда все коррумпировано и беспредел, уже нет! Как вы думаете, платят тому, кто талантлив и профессионал или кто хорошо дает в постели? Как правило, второе. Но тот, кто дает в постели, не факт, что профессионально танцует.
— Историю любви родителей знаете?
— Они познакомились на соревнованиях по настольному теннису. Папа, Юрий Волочков, чемпион СССР, а мама училась во Львове в политехническом институте. И вот как-то они там познакомились и переехали в Петербург. Папа ради мамы мог совершать поступки. Однажды сорвал все цветы с какой-то клумбы и принес ей. От папы мне гораздо больше, чем от мамы, достались упорство, трудолюбие, умение преодолевать любые сложности, никогда не сдаваться и побеждать. Чувство юмора, любвеобильность — это тоже все от отца. Я недавно была у папы, он, к сожалению, очень плох — 17 лет после инсульта, а инсульт его разбил в 60 лет, когда он был еще в расцвете. На его месте многие бы уже давно сломались — паралич и инвалидная коляска. Я просто нереальное количество сил потратила на спасение папы. Мама говорила: «Настя, если бы не ты, то отца уже давно не было бы в живых». Хотя они расстались, когда мне было 14 лет. Причем я сама стала инициатором всего этого. Потому что видела, что уже нет между ними любви. Ну, мама папу уже не интересовала как женщина. Я не осуждаю ни папу, ни маму. Просто у папы были свои спортсменки, причем они даже после инсульта его не оставляют. Такие зажигалки. И я отца прекрасно понимаю.
— Вы чью сторону приняли, когда они разводились?
— Ничью. Я просто посадила их в кресло и сказала: «Слушайте, вам нужно расстаться. Чувствую, что вы уже не любите друг друга. Зачем мучаться, ради меня? Не надо этого делать. А я буду вас любить одинаково». И они расстались. У папы тогда уже была другая женщина, он жил с ней, а я осталась с мамой. Но мама, несмотря ни на что, всегда оставалась рядом с ним. И по сей день она его навещает.
— Вы говорили, что Ваша мама не смогла совместить два пути — путь матери и путь женщины. Что Вы имели в виду?
— В какой-то момент я поняла, что мама за неимением своей жизни начала жить моей. И мне это очень сильно помешало. Сложные были ситуации. Я поняла, что мама воспитывала меня не как дочь, а как свой проект. Когда я стала известной балериной, мама хотела быть моим продюсером, администратором, даже не понимая, как это делать. И не подпускала ко мне тех людей профессиональных, которые действительно хотели помочь моему становлению.
— Вы долгое время были с мамой очень близки. Когда Вы разорвали эту связь?
— Она очень ловко манипулировала, вот в чем дело. Так же, как и потом, она свои манипуляции перекинула на мою дочь, не говоря ей, что мама плохая. Когда мама увидела, что у меня уже концертная деятельность пошла, она посадила меня за стол переговоров и спросила, сколько я ей денег буду платить пожизненно за каждое свое выступление. Я офигела! Это мама! А когда случилась история с потерей квартиры, вернее, студии, это было последней каплей. Потому что я не могла подумать, что моя мать может сделать что-то плохое с моей недвижимостью, с тем, что реально принадлежит мне. Наступил 2011 год, к которому в 2008-м отец моей дочери уже забрал у меня все деньги, прости господи, три с половиной миллиона долларов, выводил их в офшоры. И через год сказал, что ничего мне не должен. Понимаете, все альфонсы такие — сначала берут деньги постоянно в долг, а потом делают из себя героев: «Я же отец твоего ребенка!» Они все вдруг отцами становятся. Я, конечно, отдала. И суть вопроса в том, что он-то мне ничего не отдал. Я, мол, тебе ничего не должен. А мне что делать? Сидим на пороховой бочке — заплатит он за дом или нет. А ко мне хозяева приходят, уже за полгода задолженность. И в такой момент я села с мамой за стол переговоров. Мама, говорю, мне не на что с этим домом разбираться. Я хочу продать эту студию. А она: «А этой студии уже нет, я ее продала». Как продала, когда? Вы можете себе такое представить? И тогда я сказала: «Пока, неудачница! Живи теперь на эти отнятые у меня деньги». После этого у меня в голове все перекроилось по поводу моих родственников.
Продолжение следует…
Из второй (заключительной) части интервью с Анастасией Волочковой вы узнаете, почему она считает своих хейтеров «быдлом» и какой мужчина ей нужен.