10 августа народному артисту СССР Олегу Стриженову исполнилось 94 года
О. Стриженов.
Когда молодой Олег Стриженов появился на съемках фильма «Овод», вся съемочная группа, включая режиссера Александра Файнциммера, поглядывала на хрупкого рыжеватого юношу скептически — в его внешности не было ничего общего с мужественным борцом за свободу Италии чернокудрым романтиком Артуром Риваресом. Но сделали грим, переодели. И как только после команды «Мотор» Стриженов вошел в кадр, все оцепенели: вылитый Артур.
А что было дальше, известно: «Овод», а вскоре и «Мексиканец» мгновенно сделали Олега Стриженова знаменитым. Начиная с середины 1950-х лучшие режиссеры мечтали заполучить его в свою картину. К слову, многие – тщетно…
О. Стриженов и его роли
Предлагаю интервью Олега Стриженова 2004 года.
«ГОРЖУСЬ МЕДАЛЬЮ ЗА ВОЙНУ»
— Олег Александрович, наверное, неслучайно самый романтичный киногерой Советского Союза родился на реке Амур, как плод любви красного командира и бывшей гимназистки?
— (Смеется.) Ну что вы – здесь абсолютно нет никакой связи… Я действительно появился на свет в Благовещенске в 1929 году, когда отец гонялся за бело-китайскими бандитами на Китайско-Восточной железной дороге. Честно признаться, Благовещенск не помню – мы оттуда уехали, когда я только-только вышел из грудного возраста. Потом были Тифлис, Петергоф и Ленинград, Харьков. А с шестилетнего возраста я жил в Замоскворечье – на Коровьем Валу.
Отец был профессиональным военным с 15 лет, у него два «Георгия» за германскую, почти юноша, он красным полком командовал. Мама — выпускница знаменитой петербургской Мариинской гимназии имени Принцессы Олбденбургской Евгении, она называлась так же, как и оперный театр, — Мариинка… В семье нас было три брата. Старший — Борис, военный летчик, лейтенант, в 1942-м погиб смертью храбрых под Сталинградом. Глеб Стриженов – это вы знаете — известный артист кино.
Олег с родителями, 1933 год. Фото из открытых источников
— На долю вашего поколения пришлись не самые безоблачные для страны годы. И тем не менее, каким было ваше детство? В какие игры играли?
— В конце 1930-х все играли в «Чапаева», в том числе и я. Как и все носился по улицам, бегал купаться на Москву-реку, дрался с ребятами из чужих дворов. Чаще – из-за голубей. Зимой – это всегда лыжи на Воробьевке и в Нескучном саду и обязательно коньки. И еще излюбленное занятие: на валенках – гаги, крюком ухватишься за грузовик, другие – друг за дружку, и вот по переулкам за машиной вьются «колбасой» пять-десять мальчишек с криками и свистом.
А когда началась война, я пошел работать в НИКФИ — Научно-исследовательский кинофотоинститут (бывшая Киностудия имени Александра Ханжонкова). Сначала учеником, потом механиком по аппаратуре в цех обработки пленки. Это считалось вредным производством — даже молоко выдавали. В итоге я даже получил медаль «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны», которой очень горжусь.
— В июне 1941-го – вам 11. Что больше всего врезалось в память?
— Бомбежки. С первых дней войны зажигалки падали на дома целыми кассетами. Мы, мальчишки, красили негорючей известкой чердаки, посыпали пол песком, ставили бочки с водой, рядом клали щипцы, чтобы хватать зажигалки и тушить в бочках. Помню, я настолько привык к взрывам, что как-то просыпаюсь и ловлю себя на мысли: «А-а, не пойду в бомбоубежище — лень…» А самое жуткое воспоминание такое. У меня была школьная любовь — все четыре класса, что я успел проучиться до начала войны, я любил одну девочку. Мы были соседями: я жил в доме номер 30, а она – в 16-ом. Как-то утром я пошел к ней и вижу: целого квартала от 20-го дома до 2-го нет! На рассвете туда попали бомбы…
Что у нас еще было в детстве? Конечно, кино. Наши фильмы мы смотрели по многу раз и знали наизусть. Еще потрясающим было впечатление от лучших трофейных фильмов, которые показывали в НИКФИ на просмотрах «только для своих». Голуби, спорт, вечные драки да кино – вот мое московское детство!
ЛЕВ, ПЕРВАЧ, ФОРВАРД
— Когда вы узнали про свои актерские задатки?
— Да я знал это всегда! Не только актерские… Я был очень способный, подвижный, спортивный. Любил игру. И был страшным максималистом, сколько себя помню. Я по знаку зодиака Лев, первач, форвард. Быть только первым — в классе, во дворе, в драке… Помню, много лет спустя, в ВТО, Михаил Яншин познакомил меня со знаменитым спартаковским вратарем Анатолием Акимовым (о нем была написана прекрасная книга — «Вратарь республики»). Я, тогда уже известный актер, показал ему свои руки и сказал: «Дядя Толя, если б вы знали, сколько раз вот эти кулаки были разбиты в драках за право поднести ваш чемоданчик, с которым вы приходили на тренировки и игры». На Крымском Валу в мои мальчишеские годы стоял громадный деревянный стадион. Сколько мы на том стадионе пропадали, болея за наш «Спартачок» и до крови мутузя друг дружку, лишь бы подобраться поближе к нашим футбольным кумирам. Когда я рассказал это Акимову, у него аж слезы навернулись на глаза…
Годам к пятнадцати у меня прорезались и творческие таланты — я очень прилично рисовал (потом закончил театрально-художественное училище). Еще играл на семиструнной гитаре, пел, плясал. Тогда это называлось словом «бацать». Наши ребята — с Коровячьего, с Мытной, с Даниловки считались «первачами» в районе, и весь Парк Горького был наш «парчок». Вы представляете, что это такое быть «первачами» и бацать чечетку в Парке Горького или цыганочку с выходом?! Это чудо!
— Надо полагать, слабым полом «это чудо» незамеченным не было?
— Так уж повелось — человек играющий, поющий да еще и бацающий — первый в деревне. Кстати, когда я пришел в вахтанговскую школу, мне все это очень пригодилось. Этим еще прекрасно владел покойный Ролик Быков, Роланчик! Он ведь тоже наш был, замоскворецкий. Бывало, мы с ним на пару такой перепляс устраивали — все диву давались!
О. Стриженов (в верхнем углу второй слева) в дипломном спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше», 1953 год. Фото из открытых источников
— Что еще входило в арсенал Олега Стриженова в компании и на студенческой сцене?
— В ход шло все! Я мог петь что угодно — от блатняка и куплетов до душещипательных городских романсов и серенад (у меня серенада была дипломной работой в училище!). Посмотрите, я в «Мексиканце» пляшу как профессионал, чечетку бью. А потом пришло время, когда весь этот «арсенал» мне просто надоел. Приходишь в компанию, выпьем, «давай пой!» Еще через десять минут опять: «Бери гитару, пой!» Дошло до того, что я свою гитару подарил другу с надписью: «Жек, играй. Я — закончил!» Это еще в Таллине произошло, когда я только в местный драмтеатр распределился. Уже тогда надоело. Так что примерно к концу 1950-х я перестал брать в руки гитару.
О. Стриженов в роли Ромео в студенческом спектакле. Фото из открытых источников
«ВЫЛИТЫЙ МОЛОДОЙ БАЙРОН»
— Олег Александрович, почему вы поступали не в Школу-студию при МХАТе, как старший брат Глеб, а в Вахтанговскую?
— Я бы, может, тоже пошел во МХАТ, но меня бы в армию забрали. Летом 1949 года вызвал военком, заглянул в анкету и обрадовался: «Какая семья — все военные! Я из тебя настоящего офицера сделаю!» А я для себя уже все решил — иду только в артисты. По действовавшему тогда закону студентов вузов в армию не брали. Вот я и поступал в Вахтанговскую школу. Когда потом принес справку о поступлении, военком очень сокрушался: «Черт, какого офицера упустили!!!»
После окончания театрального я распределился почти что заграницу – в Таллинский театр русской драмы. И сразу начал играть классику – Незнамова в пьесе Островского «Без вины виноватые». Наш театр всегда был битком, и успех у меня был грандиозный.
— У каждого актера своя история «романа с кино». Как это было у вас?
— На главную роль в «Оводе» меня рекомендовал Акимов Николай Палыч, худрук Театра имени Ленсовета. Когда Файнциммер пожаловался ему, что не может найти актера на роль Артура, Николай Палыч сказал: «В таллинском театре — вот такой Овод! Записывай адрес»… Тогда на Артура пробовались все лучшие наши актеры — Дружников, Чесноков, Евгений Самойлов, Бондарчук, даже замечательный Гоша Вицин. Бондарчука не стали утверждать, сказали: «Какой он Овод, это же Стенька Разин!» …
Меня привезли на «Ленфильм». Все ожидали, что сейчас к ним выйдет чернокудрый такой Артур, а тут захожу я — светловолосый, худой, на вид сопляк сопляком… Режиссер-постановщик смотрит, ничего не понимает. И тут Андрей Николаевич Москвин — великий оператор, который «Ивана Грозного» снимал, говорит: «Что вы парня разглядываете?! Ведите его на грим». Когда меня вывели в гриме и в костюме, с завитыми черными кудрями, Файнциммер «упал».
О. Стриженов в фильме «Овод», 1955 год. Фото из открытых источников
— Говорят, еще фильм не вышел на экраны, а слава вас накрыла…
— Даже такие знаменитости, как Иван Переверзев, прибегали посмотреть: «Правда, что из Таллина привезли парня, ну гений?! Ну вылитый молодой Байрон!» В Ялте на съемках собирались огромные толпы, публика не знала, кто я такой, но от одного моего вида балдели. Ну хорош был, чего там говорить! Помню, гуляю по ялтинской набережной, люди останавливаются и смотрят мне вслед… Поэтому, когда вышел фильм, мне казалось, что я уже «давно» знаменит. (Смеется.)
— И как вам любовь народная? Тяжко было?
— Еще как! Помню, в Одессе Фима Копелян мне говорит: «Пойдем пообедаем — ты увидишь любовь народа!» Сидим. Вдруг подходит парочка гуляющих: «Алик, потанцуй с моей невестой…» Потанцуй, и баста! Копелян чуть под стол не скатился от смеха… Говорю потом Фиме: мол, мне теперь надо дощечку повесить — «Танцую с невестами! Алик» И часы работы указать…
Еще бывало, кто-нибудь из подвыпивших военных считал своим долгом подойти: «Это в-вы игрр-рали белорусского офиц-ц-еера?» Отвечаю: «Ни белорусского, ни таджикского офицера я не и-играл. А вот белого играл!» — «К-к-какая разница… Давай выпьем!» А когда я отказывал, говорили: «Брезгуешь? Де-р-р-рьмо!»
О. Стриженов и М. Бебутова (Стриженова) в фильме «Овод»