В 1935 году советские школьники получили неожиданное задание — написать о своем любимом литературном герое. Партийные чиновники ждали потока сочинений о Павке Корчагине, но получили совсем другое. Большинство детей назвали своим кумиром Остапа Бендера, обаятельного авантюриста из романов Ильфа и Петрова.
Этот факт вызвал переполох в высоких кабинетах. Как мог жулик и проходимец затмить героев революции? Впрочем, удивляться тут нечему. Бендер покорил не только школьников. Его острые фразы разошлись на цитаты, его проделки пересказывали как анекдоты, его именем называли находчивых людей.
Каждая нация пыталась присвоить великого комбинатора себе. Арабские ученые доказывали его сирийское происхождение, узбекские настаивали на тюркских корнях. Немцы, евреи, грузины, все хотели видеть в Бендере своего соотечественника.
— А был ли вообще прототип у этого персонажа? — задавались вопросом литературоведы.
— Конечно, был! — отвечали одесситы. — Мы даже знаем, где он жил.
И только в конце прошлого века открылась поразительная правда: Остап Бендер действительно существовал. Его звали Осип Шор, и его реальная жизнь оказалась не менее удивительной, чем приключения литературного героя.
Одесское детство
На рубеже веков Одесса напоминала пестрый восточный базар, где смешались все языки и культуры. По утрам на Дерибасовской можно было услышать греческую ругань вперемешку с идишем — это маклеры и купцы начинали свой торговый день. К вечеру из портовых кабаков доносились итальянские канцоны, а в прокуренных залах «Лондонской» гостиницы русские дворяне спускали за ночь годовой доход от своих имений.
В этом городе, где каждый второй был артистом, а каждый первый аферистом, в 1899 году появился на свет мальчик, которому суждено было затмить всех одесских шутников и пройдох. Впрочем, тогда еще никто не знал, что из маленького Осипа Шора вырастет человек, чья биография ляжет в основу образа великого комбинатора Остапа Бендера.
Отец Осипа, Беньямин Шор, держал магазин колониальных товаров на Канатной улице. Дела шли неплохо, в подвалах хранились бочки с греческими оливками, ящики с турецким инжиром и мешки с индийскими пряностями. Маленький Осип часто спускался туда, чтобы вдохнуть пьянящий аромат дальних стран.
— Папа, а правда, что в Бразилии все ходят в белых костюмах? — спрашивал он, разглядывая картинки на банках с кофе.
— В Бразилии, сынок, даже нищие одеваются как английские лорды, — отвечал отец, подмигивая.
Мечты о дальних странах и роскошной жизни оборвались внезапно. В один весенний день 1901 года Беньямин Шор, вернувшийся из лавки, схватился за сердце и упал замертво. Его вдова осталась с двумя сыновьями на руках и пустыми полками в некогда богатом магазине.
Судьба, однако, оказалась благосклонна к семье. В жизни мадам Шор появился петербургский купец Давид Рапопорт, который не только предложил ей руку и сердце, но и взял под свое крыло обоих мальчишек. А вскоре у Осипа и Натана появилась сестренка Эльза, кудрявое создание с озорными глазами, ставшее любимой мишенью для братских розыгрышей.
Особенно в этом деле преуспевал Осип. Уже тогда в нем проснулся талант к мистификациям, который позже прославит его литературного двойника. Маленькая Эльза никогда не знала, чего ожидать от брата. То он спрячет в ее кровать дохлую крысу, то изображает призрак прадедушки с помощью простыни и свечи.
Однажды он заговорщическим тоном спросил сестру:
— Хочешь посмотреть на два трупика в коридоре?
— Нет! — в страхе отшатнулась девочка.
— А если я покажу, ты отдашь мне свою копилку?
Любопытство победило страх. Когда Эльза согласилась, Осип торжественно извлек из-за спины двух общипанных кур.
— Видишь? Самые настоящие! — объявил он, размахивая тушками перед носом рыдающей сестры.
Этот случай был первым проявлением таланта Осипа к изящному надувательству. Впрочем, его интересы не ограничивались только розыгрышами. В восемь лет он увлекся новой игрой, которую привезли в Одессу английские моряки. Это был футбол.
Становление характера
В то время как другие мальчишки мечтали стать пиратами или музыкантами, юный Осип сообразил, что настоящие деньги можно заработать на футболе. При росте под метр девяносто он был грозой для вратарей, а его голы вызывали восторг у болельщиков.
— Этот парень далеко пойдет, — говорил знаменитый авиатор Сергей Уточкин, наблюдая за игрой Осипа. — Если, конечно, не свернет себе шею в какой-нибудь авантюре.
На футбольном поле Осип познакомился с Юрием Олешей, будущим автором «Трех толстяков». Эта дружба продлилась почти полвека, пережив революции, войны и литературную славу одного из друзей.
— Знаешь, Юра, — говорил Осип после особенно удачного матча, — я собираюсь в Бразилию.
— Зачем тебе Бразилия? В Одессе тоже неплохо.
— В Одессе я всего лишь сын лавочника. А в Бразилии даже простые грузчики носят белые костюмы и панамы.
В ожидании бразильской мечты Осип начал одеваться по-особому. Его голову украшала белая капитанская фуражка, он носил светлый костюм, а вокруг шеи завязывал шарф. Этот стиль позже перекочевал в образ Остапа Бендера.
В 1916 году Осип решил поступить в Петроградский политехнический институт. Мать к тому времени жила в Петрограде, и он рассчитывал на ее поддержку. Но грянула революция.
Обратный путь в Одессу занял у Осипа целый год. За это время он успел побывать художником-самозванцем на пароходе, фиктивным женихом у богатой вдовы, даже изображал шахматного гроссмейстера в провинциальном городке. Многие из этих историй позже вошли в роман «12 стульев».
Инспектор уголовного розыска
Одесса, в которую вернулся Осип, напоминала карусель в Дюковском парке, только вместо лошадок по кругу неслись разные власти. За три революционных года в городе сменилось четырнадцать правительств. Австрийцы, немцы, французы, петлюровцы, деникинцы, и каждый из них считал себя единственной законной властью.
В центре города заправляли интервенты, на Пересыпи большевики, а Молдаванкой владела десятитысячная армия Мишки Япончика. Каждая «держава» имела свою валюту и границы, обозначенные бельевыми веревками с флажками.
В этой неразберихе Осип Шор сделал неожиданный выбор. Он стал инспектором уголовного розыска. При его росте и силе это была идеальная работа. К тому же, знание воровского мира, полученное еще в дедушкиной лавке, оказалось бесценным.
— Почему именно угрозыск? — спрашивали его друзья.
— Потому что бандиты сейчас интереснее политиков, — отвечал Осип. — По крайней мере, они честнее в своих намерениях.
Особенно его интересовала банда Мишки Япончика. Этот одесский Робин Гуд держал в страхе весь город, но считал себя благородным разбойником. Осип раскрыл несколько громких ограблений, организованных людьми Япончика, и стал личным врагом короля налетчиков.
Однажды бандиты схватили его на Ланжероновской улице. Приставили к спине револьвер, накрытый макинтошем, и повели к докам на расстрел. Но Осип не был бы Осипом, если бы не придумал выход. Проходя мимо кафе Фанкони, он затеял скандал с биржевыми маклерами. В возникшей суматохе бандиты предпочли ретироваться.
Япончик не простил унижения. Его люди выследили человека по фамилии Шор в мебельном магазине и застрелили. Только это был не Осип, а его старший брат Натан, известный поэт, публиковавшийся под псевдонимом Анатолий Фиолетов.
Месть и прощание с оружием
История о том, что произошло дальше, стала одесской легендой. Осип разыскал убийц брата в старой рыбацкой халабуде на Пересыпи. Ворвался к ним, как разъяренный бык, но вместо немедленной расправы положил на стол свой табельный маузер.
— Кто из вас стрелял в моего брата? — спросил он, промокая слезы платком.
— Я виноват, Остап, — ответил бандит в тельняшке. Хочешь, застрели.
Всю ночь они пили неразбавленный спирт и читали стихи погибшего поэта. А на рассвете Осип забрал свой маузер и ушел. В тот день он поклялся больше никогда не брать в руки оружие.
После смерти брата Одесса стала для него чужой. Осип уволился из угрозыска и отправился странствовать по стране. Его маршрут напоминал зигзаги пьяного матроса: Харьков, Киев, Петроград, Москва…
В 1922 году судьба занесла его в Москву, точнее, в Таганскую тюрьму. Он подрался с типом, оскорбившим жену известного поэта. Но стоило следователям узнать, что перед ними бывший инспектор одесского угрозыска, как двери камеры распахнулись.
— Чем планируете заняться в столице? — спросил начальник тюрьмы.
— Пока не решил, — ответил Осип. — Но у меня есть замечательная фраза для всех случаев жизни: «Мой папа был турецкоподданным».
Эта фраза, спасшая от призыва в армию, стала его визитной карточкой в московских литературных кругах. Осип часто появлялся на поэтических вечерах, где рассказывал истории из своей бурной жизни. Одним из его слушателей оказался писатель Валентин Катаев.
Рождение великого комбинатора
Однажды весенним утром 1927 года Валентин Катаев явился в прокуренную комнату редакции газеты «Гудок» к двум молодым журналистам — своему брату Евгению Петрову и Илье Ильфу. У него созрел грандиозный план.
— Господа литераторы, — объявил он, закинув ногу на ногу, — как насчет того, чтобы создать роман?
Ильф и Петров переглянулись. Катаев рассказал им историю про охоту за драгоценностями в двенадцати стульях. А заодно поделился историями некоего одесского авантюриста, которые могли бы украсить произведение.
В качестве эпизодического персонажа они решили ввести бывшего одесского инспектора угрозыска по имени Остап. Фамилию Бендер позаимствовали у соседа Ильфа, владельца мясной лавки. Но что-то пошло не так, и эпизодический персонаж начал жить собственной жизнью.
— Он расталкивает локтями всех остальных героев, — жаловался Ильф.
— Пусть расталкивает, — отвечал Петров. — Он интереснее их всех вместе взятых.
Когда роман был готов, оказалось, что вместо истории про поиски сокровищ получился блестящий плутовской роман. Катаев понял, что его «литературные негры» превратились в настоящих писателей.
— Что ж, — сказал он благородно, — я снимаю свое имя с обложки. Но с двумя условиями: посвящение мне на первой странице и золотой портсигар в подарок.
Ильф и Петров выполнили оба условия. Правда, портсигар купили самый маленький, дамский, такой, что в него едва влезала одна папироса. Катаев шутку оценил.
Встреча с литературным двойником
После выхода «Двенадцати стульев» Осип Шор разыскал авторов. Появился он в редакции «Гудка» эффектно, в фирменном белом костюме и капитанской фуражке, точь-в-точь как его литературный двойник.
— Господа писатели, — заявил он с порога, — я пришел получить гонорар за использование моей биографии.
Ильф и Петров побледнели. Но через секунду Осип расхохотался:
— Шучу! Хотя историю с пожарным инспектором вы у меня все-таки украли.
До рассвета в прокуренной комнате редакции звучали истории Осипа — одна невероятнее другой. Ильф строчил в блокноте, а Петров качал головой, жалея об упущенном материале для романа.
Жизнь сделала неожиданный поворот в 1934 году, Шор укатил в Челябинск. На тракторном заводе работал его старый одесский приятель Василий Ильичёв. Казалось, неугомонный авантюрист наконец остепенился, занявшись честной работой снабженца. Но в 37-м году судьба снова показала свой крутой нрав.
Когда за директором пришли люди в форме, Осип не смог остаться в стороне. В завязавшейся потасовке он успел опрокинуть стол и разбить чекисту нос, прежде чем его скрутили. Впрочем, даже в кабинете следователя он умудрился выкинуть фортель, взял и сиганул со второго этажа.
Война застала его в попытках прорваться к родным в блокадный Ленинград. Вместо героического прорыва он заболел и эвакуировался в Ташкент. После победы осел в Москве, устроившись проводником на железную дорогу. Пятнадцать лет проработал на железной дороге.
Последние годы Осип коротал в коммуналке на Воздвиженке. Соседи часто видели обычного старика, который навещал своего друга-писателя Олешу. Никто и не подозревал, что этот тихий пенсионер легендарный прототип Остапа Бендера.
Его похоронили на Востряковском кладбище без фанфар и речей. На скромном камне выбили только имя и даты, и ни слова о том, что здесь лежит человек, чья жизнь вдохновила на создание одного из самых ярких персонажей русской литературы.
За полвека приключений Шор перепробовал с десяток профессий. Он был сыщиком и проводником, футболистом и снабженцем.
Одесские острословы до сих пор передают из уст в уста его последние слова о своём литературном двойнике: «Остап искал миллион и нашел бессмертие. А я просто жил как умел».