Её растили великой пианисткой, но она стала королевой джаза и произвела настоящий фурор на шоу «Голос». В гостях у «Жизни» — певица Мариам Мерабова.
Мариам Мерабова. Фото: legion-media.ru
ЧАСТЬ 2
— Переезд в Москву. Я не представляю, как далось Вашей маме это решение. Уехать от своих близких, друзей, от своей привычной жизни, и всё это было сделано ради Вас.
— Ради меня, да. У меня просто мегамама, которой надо ставить памятник при жизни. Её жертвенность, её вера в меня… С одной стороны вера, а с другой — я постоянно отгребала. Чтобы меня похвалить? В жизни я не слышала от неё похвалы.
— А сейчас?
— Сейчас слышу. Позвонит и скажет: «Что за безобразие было у тебя на голове? Зачем ты так разговариваешь, ты взрослая женщина, веди себя нормально». В общем, это постоянно. Мы знаем в семье, что, если мама не ругает, значит, что что-то ненормально. И все настораживаемся — мама, ты хорошо себя чувствуешь? А если ругает — так и должно быть, это жизненная энергия мамы.
— Чего Вам не хватало в Москве?
— Долгое время я не принимала этот город. Мне не хватало нард! Где мужики во дворах, играющие в нарды? Где эти женщины, которые встряхивают шерсть? У нас так принято. Овечью шерсть надо помыть, потом перебрать, потом расстелить, потом палками взбить, чтобы не было комочков. И всё это было на глазах друг у друга во дворе.
— Вы рассказывали, что ещё в школе Вам было нелегко.
— Ну, я вообще была белой вороной, это точно. Я занималась музыкой, поэтому не участвовала в жизни класса, в турпоездках и прочих мероприятиях.
— От кого Вам доставалось больше — от мальчишек или от девчонок?
— От девчонок, конечно. Я вообще всю жизнь больше дружу с мальчишками.
— За что Вас ненавидели?
— Я немодно одевалась, была круглой странной девочкой.
МАРИАМ МЕРАБОВА В МОЛОДОСТИ. ФОТО: RU.WIKIPEDIA.ORG
— Вы могли за себя постоять? Подраться с кем-то?
— Однажды. В седьмом классе в музыкальной школе я сдавала диплом вот с таким слоем тонального крема на лице. Потому что подралась сильно. Пошла гулять с собачкой, и до меня докопалась какая-то девка, очень уважаемая во дворе. Ну, а если драка неизбежна, надо драться.
— Вас побили?
— Ну, конечно. Что я, драться умею? Как могла отмахивалась.
— Мама как на всё это отреагировала?
— Ужасно. Во-первых, меня домой приволокли, потому что у меня было не лицо, а месиво. Все вокруг стояли, а она меня добивала… Мама написала заявление, а потом приходили её родители — просили забрать это заявление.
— А ещё у Вас был жуткий случай, когда учительница на весь класс прочитала Ваш дневник с личными записями.
— Сволочь, ну просто сволочь! Я даже не буду выбирать выражения. Я вела дневники всегда. В тот раз мальчишки выкрали дневник из моего портфеля и начали читать. Она забрала его у них. Стала смотреть и комментировать. «Так, ну что там у нас. Витю Шуваева она любит, стихи ему пишет…» Я встала и сказала: «Вы дура!» И ушла. Что я могла ещё сказать? Я просто не понимаю, что должно было быть в голове у этой молодой учительницы, чтобы так отнестись, по сути, к ребёнку. К девочке, у которой это очень личное, стихи. Куда ты лезешь кирзовыми сапогами? После восьмого класса я ушла, а наши потом мне рассказывали, что у неё с этим Витей Шуваевым в десятом классе был роман.
— На Ваш взгляд, буллинг в школе — это чья ответственность?
— Конечно, взрослых.
— Как мама может помочь ребёнку уберечь его от этого?
— Это невозможно. Надо учить принимать удар и сопротивляться. Как в боевых искусствах. Меня не будет рядом всю жизнь. Я всегда привожу в пример рассказ моего друга-агронома. Мы тоже обсуждали детей. И он говорит: «Если ты посеял пшеницу и ты хочешь ей помочь взойти, чрезмерно взрыхлив землю, она выйдет, колос будет красивый, только вот зёрен внутри не будет».
— А ещё я знаю, что Вы сбегали от мамы из дома.
— Это был шестой класс. Я на неё обиделась, потому что она меня поколотила. Я иду такая расстроенная, в школьной форме, а на углу Никитского бульвара — цыгане со своим табором. Я думаю — всё, уйду с табором! И тогда они все поймут, кого они потеряли. «Уйду с вами, можно?» — спрашиваю. Побежала домой оставить портфель и по пути мальчишке соседскому Феде сказала: «Маме передай, что я ушла с цыганами!» Прихожу — табора нет. Но я же Феде уже сказала, в обратку уже нельзя! И я тут же решила: «Хочу в Ереван!». Расспрашивала у всех постовых, где армянское постпредство. В общем, нашла. Я там всех обманула, что отстала от поезда. Меня отвезли в гостиницу при постпредстве с тем, чтобы наутро отвезти «домой в Ереван». В два часа ночи я раскололась, конечно. Маму жалко стало. Меня забрала тётя, привезла домой. Прохожу мимо мамы и слышу: «Иди спать!» И всё. Впервые в жизни я не получила от неё по попе.
— Изменилось что-то потом в Ваших отношениях?
— Нет.
МАРИАМ ВЫСТУПАЛА С БИЛАНОМ НА «ЕВРОВИДЕНИИ». ФОТО: LEGION-MEDIA.RU
— Вы несколько раз ездили на «Евровидение» бэк-вокалисткой. С кем?
— С Димой Биланом на «Евровидение» в Афинах в 2006 году, на следующий год в Финляндию с Дмитрием Колдуном, который выступал за Беларусь. Потом в Осло за Армению. Вот такой я легионер!
— Что-то увидели из закулисной жизни?
— Я ещё застала человеческий облик этого конкурса. Хотя… На бэках у Димы Билана была ситуация — мы жили в одной гостинице с украинцами, а за Украину выступала Тина Кароль, изумительная певица. Так вот у нас были конкретные конфликты с её балетом — они нас реально задирали.
— А ещё именно Вы готовили к «Евровидению» Юлию Самойлову.
— Да. Это самое большое разочарование, я хочу сказать.
— Почему?
— Потому что очень неприятная была ситуация с ней. Звонил Юрий Викторович Аксюта. — Подготовишь? — Да! У неё ситуация была сложнейшая. Но я всей душой поняла, что нужно делать. Всей душой. Я абсолютно была за неё. У неё есть неподражаемое — хрусталик в голосе. «Не надо его давить! Давай оставим!» — говорю ей. — «Нет, я могу как Хьюстон!» А оказывается, у неё подруга, педагог, которая ей внушала: «Нет, ты можешь. Давай ори!». И она сорвалась. На каком-то этапе она начинает валить ором чудовищным. Оказывается, она всё равно ездила к этому педагогу другому, а это нечестно. На предпоказе песни все были в шоке, потому что она всё заваливает. Заваливает ором, криком. И у неё пошли предъявы, дескать, вы меня зажимаете, не верите мне.
— Ну ей досталось после конкурса очень сильно, хейт получила сумасшедший.
— Мне обидно, когда человек берёт и перечёркивает труд не одного месяца…
— То есть на конкурс Юля ехала в конфликте с Вами?
— Не только с нами, но и с собой!
— После конкурса она как-то осознала случившееся?
— Нет. Начала говорить, что все её недопоняли.
ЮЛИЯ САМОЙЛОВА СТАЛА БОЛЬШИМ РАЗОЧАРОВАНИЕМ ДЛЯ МЕРАБОВОЙ. ФОТО: LEGION-MEDIA.RU
— Вы своих одноклассников как-то сравнили с золотой молодёжью из фильма «Курьер».
— Так и было.
— А что было у Ваших одноклассников, чего не было у Вас?
— У меня вообще-то было всё. Я родилась в семье, в которой были картины Айвазовского, других известных художников. Я с этим родилась. Потом, уже в 90-х, нас обокрали, и уже ничего этого нет. Но ничего страшного — Бог дал, Бог взял.
— Давайте вернёмся к этой истории с ограблением. Как это случилось?
— Я всегда была очень доверчивым человеком. Ну дура дурой. Это с одной стороны, а с другой — мы же думаем о людях через свою призму. То есть если я так не делаю, то, значит, и другой так не сделает. Позже я поняла, что это не так. Однажды, это было в 90-е, позвонили в дверь, открываю, стоят два парня: «Привет, мы от Ирки! Ирка просила тебе передать, не может до тебя дозвониться!» Речь шла вроде о какой-то книге. «Ну, проходите», — говорю. Я кавказская девочка, гостеприимная. Чай предлагаю. В общем, познакомились, всё хорошо. Пока мы пили чай, у нас что-то случилось с телефоном. Парни говорят: «Слушай, мы принесём тебе новый телефон». — «Ой как здорово, принесите, я куплю!» — «Да не надо, так принесём». Пришли второй раз. И когда они принесли телефон, это и произошло. Я какую-то внутреннюю тревогу почувствовала. Думаю, надо уже выпроваживать. Разворачиваюсь — и в этот момент меня бьют по голове. Я это состояние никогда не забуду. Момент после удара и до падения на пол — как будто я в пикселях рассыпаюсь. Боли нет, но ты рассыпаешься. Когда очнулась, поняла, что случилось что-то очень плохое. Меня волокут в комнату, бросают на кровать, завязывают руки и начинают снимать картины. Я это всё слышу, но делаю вид, что потеряла сознание. Они подходят и на до мной разговаривают: «Ну, чё с ней делать? Давай завалим одеялами, задохнётся так задохнётся». Короче, навалили на меня всего. У меня сердцебиение было страшное, сердце словно где-то в горле билось — бум, бум. И у меня скотч на руках лопнул, думаю, не дай Бог увидят… Когда они вышли, я вскочила и закрыла дверь. Позвонила в милицию. Милиция приезжает, мама, видят всё это…
— Преступников не нашли?
— Нет, конечно. Потом я долго отлёживалась. Сотрясение, врачи голову зашивали. Попали они хорошенько рукояткой пистолета по голове…
— 90-е годы. Каким Вы запомнили это время? Как оно изменило жизнь — Вашу и Вашей семьи?
— Мне кажется, что те, кто пережил 90-е, закалены надолго. Да, надо было выкручиваться. Я тогда училась. Маминой зарплаты хватало только на оплату квартиры и на мешок картошки, лука, морковки. Всё! Но, так как я была молодая, мне мало надо было. А вокруг творилось безумие. Я поступила в Гнесинку на эстрадно-джазовое отделение, а выпускалась уже из совершенно другого заведения.
— А у Вас была стипендия?
— Нет. Но я работала — записывала на студиях много бэков, рекламу. И как раз вернулся из Америки Николай Носков. Он искал бэк-вокалисток, и мы с подружкой пошли к нему на прослушивание. Он сказал: «Мощь, беру!» Два года работы с ним это был просто суперуниверситет.
НИКОЛАЙ НОСКОВ. ФОТО: LEGION-MEDIA.RU
— Вы называете это время «мордой по асфальту». Как Николай Носков проявлял это «мордой по асфальту»? Кричал, бросался микрофонами?
— Нет, нет. Он такой: «Девки, ну хватит тут Вашу Гнесинку устраивать! Нормально пойте. Чё Вы творите?» Это трудно передать, это всё в работе проявлялось. Тумаки — это вообще самое лучшее от мастера. Потому, что ты его любишь и уважаешь, ты ему доверяешь. Значит, всё, что он делает, надо брать. Либо вали…
— Вам не пришлось петь в ресторанах?
— Пришлось, но я пела только то, что хотела.
— Расскажите самый страшный случай тогда.
— Был день милиции, но отмечали его у нас, как я поняла, совсем не милиционеры. И вот нас всю ночь держат, и мы девятнадцать раз подряд «Чёрный ворон» поём. Класс! Причём мы не знали слов. А тогда мобильных не было, звоним всем нашим на городские телефоны и по сусекам собираем по два-три куплета, а потом стоим на сцене как перед расстрелом: «Чёрны-ы-ый во-о-рон…»
— Две музыкальные школы, училище при консерватории. И Вы уходите из него. Как Вы маме сообщили, что уходите работать гардеробщицей в джаз-клуб?
— Сначала её вызвала директор, которая сказала, что ваша дочь забирает документы. Мама была в ужасе. А я уже понимаю, что всё, я хочу заниматься джазом. Мама собрала семейный совет, приехали все родственники. Я сидела на стульчике перед всеми и слушала: «Как тебе не стыдно, твоя мать всю жизнь положила к твоим ногам!» А я говорю: «Всё!» И всё. И мама пошла к Вардану Танояну, тогда он был директором джаз-клуба, и сказала: «Ты армянин, эта дебилка тоже армянка, смотри за ней!» А он и говорит: «Мы, как старшие братья, будем за ней смотреть!» Вот так я попала в коллектив, где каждый день слушала великих мастеров.
— А чем Вас так взял джаз?
— Это моя стихия, я услышала свою музыку. Это моя органика. Может, я в прошлой жизни жила в 20-х годах в Нью-Орлеане. Это просто моё!
— Когда мама примирилась с Вашим выбором?
— Не так давно! Когда она стала ходить на мои большие концерты в большие залы. И когда к ней подошли с комплиментом: «Спасибо вам за дочь!», моя мама сказала мне: «Ну, нормально, ладно».
МЕРАБОВА НЕ СМОГЛА РАБОТАТЬ С АЛЛОЙ ПУГАЧЕВОЙ. ФОТО: LEGION-MEDIA.RU
— Вы работали с Аллой Пугачёвой.
— У Аллы Борисовны. В школе у Аллы Борисовны.
— Как Вы познакомились?
— Мне позвонила Ирсон Кудикова — она была одним из спонсоров этой школы. С Ирсон мы были знакомы. Она сказала, что открывает с Аллой Борисовной школу и что они хотят набрать хороший пул артистов и педагогов, чтобы работать с детьми. Я говорю, что с малышами не буду, это безумие. Она: «Ну всё равно, приезжай». «Хорошо, приеду». Приехала на первую встречу, взяв с собой Лёву. Левон Мерабов — это папа моего мужа. Он композитор, автор первой песни, которую исполняла Алла Борисовна, — «Робот». В общем, это была замечательная такая встреча, и потом мы начали обсуждать задачи. Я сразу сказала, что, насмотревшись разных детских школ, я не занимаюсь профанацией, никаких «фанерок» с детьми делать не собираюсь. Дайте возможность мне преподавать так, как я это вижу. И мы договорились обо всём. А дальше, когда я увидела, что это всё ко мне не относится, я ушла.
— То есть это были дети богачей, которые не умеют петь.
— А кто умеет петь? Для того они к нам и пришли. А когда уже неактуальна передача знаний, делать видимость — это уже точно не ко мне.
— Разошлись Вы не очень красиво.
— Да нет, нормально. Я просто сказала, что ухожу. Она мне: «Ты что, самая умная?» — «Нет, не самая. Я вас очень уважаю и люблю, но изображать свиту не собираюсь». Я считаю, что уважение в правде заключается.
— Вообще опасно иметь врагом Аллу Борисовну.
— Она не стала мне врагом, это уж точно.
— Я имею в виду, что Вы смело поступили, а многие боялись.
— Ну и зря! Испортили такую хорошую девочку. Представьте, если вокруг вас все постоянно будут вас обманывать. Вы привыкните к этому просто. Вам будут бояться говорить правду. Это какой-то ужас! И вообще, когда у тебя не друзья, а свита…
Продолжение следует…
Из третьей (заключительной) части интервью с Мариам Мерабовой вы узнаете, как она познакомилась с мужем,