25 октября — день рожденья у Тамары Семиной. Для кого-то народной артистки России, «блистательной и непревзойденной», а для меня, как журналиста, еще и в каком-то смысле «крестной мамы». Именно Тамара Петровна стала первой «живой» актрисой, к которой в конце 1990-х я направился осваивать доселе неизвестный для меня жанр «актерского интервью», ошибочно полагая, что это проще пареной репы.
Кстати, это интервью чуть не стало для меня не только первым, но и последним в жизни, поскольку я был уверен, что она меня «убьет». И было за что! Ведь обе кассеты с записью нашего 3-часового супер откровенного разговора я… потерял. Сроки сдачи материала в номер неумолимо приближались, а я не знал, как мне сознаться в этом «преступлении». Наконец, позвонил Тамаре Петровне, соврал, что у меня их украли – «спионерили» прямо с рабочего стола. И видимо у меня был такой убедительный «убитый горем» голос, что она меня пожалела и согласилась встретиться еще раз.
Мы общались в ее гримерке Центрального театра киноактера. Помню, во время разговора туда – «к Томке на огонек» — несколько раз заглядывал Раднэр Муратов – «Василий Алибабаевич» из «Джентльменов удачи», по неподтвержденным слухам первый муж трагически погибшей красавицы Изольды Извицкой. Выглядел он тогда прекрасно – ничто не предвещало, что через несколько лет Муратов, интеллектуал и неплохой шахматист, потеряет память и уйдет из жизни в 2004 году в полной нищете, больной и никому не нужный.
А Тамара Петровна тогда была, как всегда, в ударе — интервью получилось еще более откровенным, нежели потерянное. После этого мы встречались под диктофон еще не раз и общаемся до сих пор. Правда, в последнее время Семина трубку берет редко — слишком настырно на нее «охотятся» некоторые мои коллеги, используя ее прямолинейность и острый язычок в своих низменных целях.
Предлагаю самые яркие фрагменты откровений Тамары Семиной.
«ДЕВОЧКА, ТЕБЕ НУЖНО УЧИТЬСЯ НА АКТРИСУ!»
— Тамара Петровна, вы закончили школу рабочей молодежи, поступили в калужский пединститут. И вдруг одним махом все бросили и поехали поступать в артистки. Почему?
— С ума сойти! В Калуге меня приняли в пединститут без экзаменов после вечерней школы. И мама радовалась, что я никуда не уеду, и Булат Шалвович Окуджава, который вел у нас русский язык и литературу… И тут! Подружка — совершенно случайно, за компанию — привела в драмкружок, я что-то прочитала вслух. Преподаватель вдруг и говорит: «Девочка, тебе бы учиться на актрису!» Недолго думая, забираю документы из пединститута, занимаю 100 рублей у соседки, пишу записку маме: мол, не ищи. И — в Москву.
А готовилась как! Басню я знала, но нужно было еще выучить 11 строчек прозы. Закрыла глаза, ткнула пальцем в книжную полку и — какой ужас – «Молодая гвардия»! Мне бы про любовь, кинжал, страсть. А тут — война, танки, взрывают, вешают. Я заплакала и стала учить 11 строчек о знакомстве Любы Шевцовой с Сережей Тюлениным…
А дальше вообще началось «очевидное-невероятное». В Москву-то я приехала после бессонной ночи — готовилась. Вышла на вокзале – дождь как из ведра. Заскакиваю в первый попавшийся троллейбус и тут же мертвым сном засыпаю. На конечной остановке меня разбудил водитель: «Девушка, выходите, а то милицию вызову». Стою на остановке мокрая, волосы нечесаные, вся разнесчастная, куда идти не знаю. В артистки приехала поступать… То есть зрелище еще то! Поворачиваю за угол и вдруг читаю на фасаде дома: «Всесоюзный государственный институт кинематографии». Не верю глазам своим!
Но, как оказалось, документы у абитуриентов уже не принимали — был перебор. Что делать? Иду по коридору и думаю: завербуюсь-ка я на Дальний Восток, на Камчатку буду на траулере ловить рыбу. Маме потом напишу. А навстречу — Ким Аташезович Тавризян — декан актерского факультета. Увидел меня бредущую по коридору — грустную, мятую, лохматую. Узнал в чем дело, привел обратно в приемную комиссию: «Возьмите у этой несчастной документы. На нее же без слез смотреть невозможно!»
Первое время я в общежитии без матраса в уголке на полу спала. Во, кайф! Соседкиных денег почти не осталось. Я покупала большой батон, разрезала на тонюсенькие ломтики и ела строго по ломтику в день, запивая огромным количеством воды. И все время искала объявления — завербоваться, чтобы денег заработать.
— Зачем?
— Вдруг провалюсь с треском! Куда я домой с таким позором. Ну, дура полная! А вступительный экзамен — это песня. Голосок у меня был тоненький-тоненький, писклявый-преписклявый, и говорила я очень быстро, почти скороговоркой. Поэтому «Осел и соловей» и те одиннадцать строчек так рассмешили комиссию, что меня приняли.
Тамара Семина в фильме «Два Федора», 1958 год
РОЛИ «ПАДШИХ ЖЕНЩИН»
— На первом курсе вам разрешили сняться в «Двух Федорах», а еще три года спустя в «Воскресении» у Михаила Швейцера. Как Швейцер вас нашел?
— Именно «разрешили», потому что подобное было под полузапретом. А откопала меня его жена — Софья Абрамовна Милькина. Она очень любила наш курс во ВГИКе и приходила смотреть наши учебные работы. Я на курсе шла как комедийная и острохарактерная и играла тогда, по-моему, сваху в «Женитьбе». Софья Абрамовна что-то во мне углядела, и посоветовала Швейцеру меня попробовать. А перепробовался на Катюшу Маслову тогда весь Советский Союз — все наши звезды, половина МХАТа. Потом осталось нас трое — уже гремевшие на весь мир Зинаида Кириенко, Татьяна Самойлова и я, никому неизвестная четверокурсница, у которой за плечами только «Два Федора» и «Все начинается с дороги». Но утвердили меня, причем единогласно — небывалый случай.
— Были на «седьмом небе» от счастья?
— А я, если честно, толком не понимала, что происходит. Тем более, что буквально сразу на меня свалились такие испытания, о которых я и думать не думала. Во-первых, я Швейцеру соврала, что умею курить, хотя никогда в жизни папиросы в руках не держала. Но это что! В романе у Льва Толстого Катюша совсем не худышка, а я тогда весила 43 кг. Михаил Абрамович сказал: «Набирай еще хотя бы восемь!»
За мой откорм взялось все общежитие. Все самое калорийное, подгоревшее или ненужное сразу несли мне: «Ешь, Сема, поправляйся!» Я уплетала все без разбора. Потом, когда уже начались съемки, меня за ручку водили есть восемь-девять раз на дню, чтобы я, не дай Бог, не похудела. Но конституция выручила: когда хоть чуть поправлюсь — у меня первым делом «щеки из-за ушей».
С Евгением Матвеевым. Кадр из фильма М. Швейцера «Воскресение», 1960 год
— Правда, что после «Воскресения» не было отбоя от предложений на роли «падших женщин»?
— О, да! Меня засыпали сценариями, где я должна была играть только пьянь и рвань. Открываю, например, сценарий «Донской повести» и читаю: «В сарае лежала красивая, пьяная женщина. Подол ее платья был задран…» Мне предлагали сыграть гувернантку, соблазненную барином, в картине «Гулящая». И так далее. Я от всего отказалась. Супруги Швейцеры посоветовали: «Тебе сейчас надо сыграть роль своей современницы». И я поехала в Ленинград играть комсомолку леспромхоза Арину в фильме Владимира Венгерова «Порожний рейс» — с Юматовым, Папановым и Демьяненко. Параллельно еще снялась в фильме «Коллеги» по повести Василия Аксенова, который очень люблю. С Ливановым, Лановым и Анофриевым, песней «Палуба», которую в те годы пела вся страна.
Тамара Семина в фильме «Коллеги», 1962 год
«ДОСТОЯНИЕ СТРАНЫ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА»
— Вы стали знаменитостью в 22 года. Что в вашей жизни изменилось?
— Ничего. Просто радовалась, что здорово сыграла, и всем так понравилось. Еще помню, придумала игру, которая доставляла мне неописуемое удовольствие. Бывало, иду, а люди оборачиваются. «Как же вы похожи на актрису, сыгравшую Катюшу Маслову». «А как фильм называется?» – «наивно» спрашивала я. «Воскресение». «Ой! Обязательно посмотрю».
— Слышал, на МКФ в аргентинском Мар-дель-Плато вас носили на руках, забрасывали цветами…
— И не только в Аргентине. И в Италии, и в Бразилии, и в Египте, и в ГДР… В Японии – удостоили титула «Народное достояние страны восходящего солнца». Мы не знали языка, но мы понимали друг друга. Как? Это объяснению не подлежит. Помню, в Бразилии, куда мы ездили вместе с Алексеем Баталовым, жена бразильского президента спросила у Леши: «Пачему па руски такая тихая лубов?» А Баталов, который ездил туда с «Дамой с собачкой», отвечал: «Вы посмотрите на Тамару, какая у ее Катюши любовь. Все ваши Кармены ей даже в подметки не годятся!»
В Италии я познакомилась с Федерико Феллини, чуть позже и с его супругой актрисой Джульеттой Мазиной. Она мне подарила свою фотографию с надписью, полную бурных восторгов по поводу встречи «с Такой Актрисой». Сказала: «Я всю жизнь мечтала сняться в роли Катюши Масловой, но, увидев вас, Тамара, даже не мечтаю. Потому что все равно лучше не сыграю!» Для меня это наивысшая оценка коллеги. Я ей ответила: «Синьора, я-то как вам завидую. Феллини! Такой режиссер — это подарок судьбы во всех смыслах. Один фильм «Дорога» чего стоит. А «Ночи Кабирии»! И все-таки, — сказала я Джульетте со свойственной мне прямотой, — глядя на ваши роли, я бы все их переиграла». (Смеется.)
— Обладатель пяти премий «Оскар» и «Золотой пальмовой ветви» Каннского кинофестиваля Феллини произвел на вас впечатление?
— Сейчас-то я понимаю, что это Режиссер века. А тогда… Сваливается на тебя какое-то жуткое счастье, и ты не понимаешь величия события. И относишься буднично: вот очередной твой новый знакомый – «гениальный режиссер». Не более того. На память Федерико подарил мне пластинку-гигант с музыкой к своему фильму «8 с половиной». Она до сих пор у меня хранится.
— Что для советской актрисы означало получение престижнейшего Гран-при?
— А ничего. Почетная грамота. В денежном эквиваленте – ноль. Но тут важнее другое. Ни один из наших актеров, уезжая в те годы за границу, никогда даже и не думал о каком-то денежном вознаграждении. Все были безмерно счастливы, что представляют свою страну своими лучшими картинами. А фильмы шестидесятых были действительно хорошие — добрые, человечные, простые. И нынешние зрители в основном меня помнят по ним. До сих пор при встрече благодарят за мои роли. Вот эта «народная» награда для меня важнее любых Гран-при.
Тамара Сёмина на Всесоюзном кинофестивале в Киеве. Сентябрь, 1966 г.
«РУГАЛИ, ЧТО ИГРАЮ СЛИШКОМ СЕКСУАЛЬНО»
— Вас мечтали взять в свои труппы лучшие театры страны. Главный режиссер Малого театра Борис Равенских готов был «бросить к ногам Семиной весь классический репертуар». Почему отказались?
— Приглашая меня во МХАТ, Алла Константиновна Тарасова произнесла фразу: «Наконец-то появилась актриса мне на смену». И действительно Равенских упорно звал меня в Малый: мол, пусть Семина играет все, что захочет. А Тамара Семина… не пошла. Дело вот в чем! Меня звали сразу после съемок первой серии «Воскресения». Роль трудная, требует полного погружения и посвящения ей всей себя без остатка. Съемочный период – длинный. И одновременно с этим входить в репертуар МХАТа или Малого… Я встретилась с Михаилом Ивановичем Царевым (народный артист СССР, директор Малого театра, — авт.) и сказала, что быть этакой «перелетной птичкой», «Фигаро здесь, фигаро там» я не могу себе позволить. Слишком обожаю классический театр и очень серьезно отношусь к сцене. Поэтому я отнесла свою трудовую книжку в Театр киноактера.
— Интересно, о каких ролях вы мечтали в то время?
— В юности у меня была мечта — сняться во всех 16 республиках СССР по одной картиночке.
— ?!
— Просто так. Потому что я живу на этом кусочке земли и всех люблю. Но так и не получилось… Вместо этого мне предлагали сниматься где угодно — в Италии, Аргентине, даже в Египте. Представляете, с моей «мордой»-то… Только немцам пришлось отказать дважды, потому что как раз в это время Швейцер начал снимать в Керчи «Время, вперед!» по Катаеву. Киностудия «Дефа» готова была присылать за мной самолет в Керчь. Но я настолько безумно была благодарна Михаилу Абрамовичу за то, что он так по-крупному «родил» меня в «Воскресении», что отказалась. Кстати, Николай Афанасьевич Крючков, узнав об этом, отругал: «Доча, дура! Поехала бы, заработала денег, люстру бы себе купила!»
А когда приглашали на съемки в капстраны, я даже рта не успевала открыть — всегда рядом со мной вдруг вырастал человечек в штатском и говорил: «Она сниматься не может, так как страшно занята на Родине». То же самое происходило со всеми актрисами, выезжавшими со своими картинами за рубеж. Предложений было очень много, но нас никогда никто не спрашивал.
Я и здесь отказывалась от съемок, когда в Театре киноактера стала играть Катерину в «Грозе», потом в спектакле «Русские люди» по Симонову. Я сцену обожаю! Валентина Васильевна Серова сразу сказала, что «Русские люди» — это спектакль для меня. «Томк, — говорила она на репетиции, — а я бы так играла любовь». «А я буду играть вот так!» Мне делали замечания, что я «слишком сексуально» играю, что в те времена было категорически запрещено.
— Что значит «играть сексуально» — в те времена?
— Нам надо было влюбить в себя зрителя, а не демонстрировать свои прелести. Глаза, голос, пластика, мизинец — вот весь наш секс-арсенал. И у зрителя уже мурашки по коже. Он видит: вот она — настоящая любовь… Моя героиня переплыла лиман, любимый человек отдал ей свой солдатский полушубок и она говорит ему: «Он та-а-к… обнимает мое тело…» Я так подавала это со сцены, что в зале, затаив дыхание, сами дорисовывали картину… Когда меня критиковали, мол, главное в этой пьесе борьба с фашистами, я отвечала: «Ничего подобного! Главное в этой пьесе — любовь. ОНА старалась как можно скорее выполнить приказ командира, чтобы поскорее увидеть ЕГО. И так каждый солдат, медсестра — все шли побеждать, чтобы наконец увидеть любимую или любимого. Только благодаря этому и победили в войне!»
— Тамара Петровна, а сами вы когда впервые влюбились?
— О, любовь! Четвертый класс. В меня был безумно влюблен один мальчик, у которого был велосипед (по тем временам огромная редкость), а я безумно любила другого. А он в меня нет. Для меня это была жуткая трагедия. Я переживала, плакала в подушку. Мальчик с велосипедом катал меня, все девчонки завидовали, потому что он был очень красивый, в него были влюблены по уши все. Кроме меня. Такой вот «велосипедный треугольник».
А потом уже по жизни так случилось, что в меня все влюблялись… (Смеется.) Даже преподаватели. В восьмом классе мне признался в любви учитель физики. Я сгорала от стыда и не знала, как же быть — завтра урок. Затем была школа рабочей молодежи. В отличие от сверстников у меня не было романтических прогулок под луной, страстных поцелуев у подъезда. На романы просто времени не было. Я училась и работала. И ничегошеньки вокруг не замечала. А в начале 90-х в Доме кино… Помню, стоит Булат Шалвович Окуджава и Тодоровский Петр Ефимович. Окуджава говорит: «Петь, как же я был в Томку влюблен! Она моя ученица и я… «старый козел». Петр Ефимович вздохнул: «Да кто же в нее не был влюблен?! И я тоже».